Неточные совпадения
Одет в
военного покроя сюртук, застегнутый на все пуговицы, и держит в
правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
— Я только хочу сказать, что те
права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти
права, защищать мои
права образования, свободы. Я понимаю
военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
— Извините меня, графиня, — но я,
право, ничего этого не знаю и ничего не могу вам сказать, — сказал он и оглянулся на входившего вслед за дамой
военного.
На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и был
прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, бог весть какого кавалерийского полка, и обвенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все
военные картежники и мотишки.
Но дело в том, что я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а
военным быстрым судом, как в
военное <время>, и надеюсь, что государь мне даст это
право, когда я изложу все это дело.
Мне бы в
военной служить-с, право-с.
— Как не готовили? Учили верхом ездить для
военной службы, дали хороший почерк для гражданской. А в университете: и
права, и греческую, и латинскую мудрость, и государственные науки, чего не было? А все прахом пошло. Ну-с, продолжайте, что же я такое?
— Да бог его знает… Он, кажется, служил в
военной службе раньше… Я иногда,
право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор
прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы думаете?
Вопрос о том, что войну начала Германия, что она главная виновница распространения гнетущей власти милитаризма над миром, что она нарушила нормы международного
права, вопрос дипломатический и
военный — для нашей темы второстепенный.
Право, было бы жаль, если бы его стройного стана никогда не стягивал
военный мундир и если бы он, вместо того чтоб рисоваться на коне, провел свою молодость, согнувшись над канцелярскими бумагами.
Для служащих были особые курсы после обеда, чрезвычайно ограниченные и дававшие
право на так называемые «комитетские экзамены». Все лентяи с деньгами, баричи, ничему не учившиеся, все, что не хотело служить в
военной службе и торопилось получить чин асессора, держало комитетские экзамены; это было нечто вроде золотых приисков, уступленных старым профессорам, дававшим privatissime [самым частным образом (лат.).] по двадцати рублей за урок.
Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным
правом, с самодержавным царем во главе, власть которого опиралась не только на
военную силу, но также и на религиозные верования народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен.
Г. Крестьянкин долго находился в
военной службе и, наскучив жестокостями оной, а особливо во время войны, где великие насилия именем
права войны прикрываются, перешел в статскую.
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в страхе да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг не читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о
правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в
военную службу…
Каллиграф не допустил бы этих росчерков или, лучше сказать, этих попыток расчеркнуться, вот этих недоконченных полухвостиков, — замечаете, — а в целом, посмотрите, оно составляет ведь характер, и,
право, вся тут военно-писарская душа проглянула: разгуляться бы и хотелось, и талант просится, да воротник
военный туго на крючок стянут, дисциплина и в почерке вышла, прелесть!
Его сердитое лицо с черноватою бородкой и черными, как угли, глазами производило неприятное впечатление; подстриженные в скобку волосы и раскольничьего покроя кафтан говорили о его происхождении — это был закоснелый кержак, отрубивший себе палец на
правой руке, чтобы не идти под красную шапку. […чтобы не идти под красную шапку — то есть чтобы избавиться от
военной службы.]
Александров учился всегда с серединными успехами. Недалекое производство представлялось его воображению каким-то диковинным белым чудом, не имеющим ни формы, ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Одной его заботой было окончить с круглым девятью, что давало
права первого разряда и старшинство в чине. О последнем преимуществе Александров ровно ничего не понимал, и воспользоваться им ему ни разу в
военной жизни так и не пришлось.
Зато
военных я люблю,
Они такие,
право, хваты,
Что даже бабушка моя
Пошла охотно бы в солдаты.
— Ты ездить не умеешь!
Права держи! — сердится
военный.
Были преступники и
военного разряда, не лишенные
прав состояния, как вообще в русских
военных арестантских ротах.
Начал же он заселяться с сей поры единственно только арестантами
военного ведомства, стало быть, людьми, не лишенными
прав состояния, теми же солдатами, как и все солдаты, только наказанными, приходившими на короткие сроки (до шести лет наибольше) и по выходе из острога поступавшими опять в свои батальоны рядовыми, какими были они прежде.
У нас в остроге, в
военном разряде, был один арестант, из солдатиков, не лишенный
прав состояния, присланный года на два в острог по суду, страшный фанфарон и замечательный трус.
«Тогда говорили: «Ах, если бы народы могли избирать тех, которые имели бы
право отказывать правительствам в солдатах и деньгах, пришел бы конец и
военной политике». Теперь почти во всей Европе представительные правления, и, несмотря на то,
военные расходы и приготовления к войне увеличились в страшной пропорции.
Но другой вопрос, о том, имеют ли
право отказаться от
военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Сверх сего, Оренбургская губерния разделялась еще на восемь линейных дистанций (ряд крепостей, выстроенных по рекам Волге, Самаре, Яику, Сакмаре и Ую); сии дистанции находились под ведомством
военных начальников, пользовавшихся
правами провинциальных воевод.
— Ну, вот уж и «шпионит»! Какие у вас,
право, глупые слова всегда наготове… Вот от этого-то мне и неудивительно, что вы часто за них попадаетесь… язык мой — враг мой. Что такое «шпионство»? Это обидное слово и ничего более. Шпион, соглядатай — это употребляется в
военное время против неприятеля, а в мирное время ничего этого нет.
За короткое время розысков Иванов потратил несколько рублей, бывших при нем, и распродал остатки гардероба; у него осталось одно
военное, сильно поношенное пальто и то без погон, которые он не имел
права носить в отставке, и продал барышнику «на выжигу». Дошло до того, что хозяин гостиницы, где остановился Иванов, без церемонии выгнал его за неплатеж нескольких рублей, и он вышел на улицу полуголодный, оскорбленный… За неделю, даже накануне, он и не мечтал о таком положении, в каком очутился.
— Эмеритуру-с [Эмеритура — система ведомственных, дополнительных к общегосударственным, пенсий и пособий. В России возникла впервые в 1859 году в
военном ведомстве, затем — в министерстве юстиции и других гражданских ведомствах.] им нужно учредить!.. Пусть те из девушек, которые имеют места и получают жалованье, эмеритуру к этому капиталу приплачивают!.. Эмеритура-с — великое дело! — толковал ему другой,
военный полковник, ожидающий на днях получить
право эмеритуры.
Пользуясь
правом жениха, Рославлев сидел за столом подле своей невесты; он мог говорить с нею свободно, не опасаясь нескромного любопытства соседей, потому что с одной стороны подле них сидел Сурской, а с другой Оленька. В то время как все, или почти все, заняты были едою, этим важным и едва ли ни главнейшим делом большей части деревенских помещиков, Рославлев спросил Полину: согласна ли она с мнением своей матери, что он не должен ни в каком случае вступать снова в
военную службу?
Ученый был совершенно
прав: Власа нужно было кормить мукой, а жаб мучными червями, но поскольку пропала первая, постольку исчезли и вторые. Персиков оставшиеся двадцать экземпляров квакш попробовал перевести на питание тараканами, но и тараканы куда-то провалились, показав свое злостное отношение к
военному коммунизму. Таким образом, и последние экземпляры пришлось выкинуть в выгребные ямы на дворе института.
Замошников — это любимец и баловень всей роты, начиная от капитана и кончая последним рядовым — Никифором Спасобом (этот Спасоб со своей хромой ногой и бельмом на
правом глазу уже четвертый год представляет собою ходячее и вопиющее недоразумение
военной службы).
Надобно видеть русского крестьянина перед судом, чтобы вполне понять его положение, надобно видеть его убитое лицо, его пугливый, испытующий взор, чтобы понять, что это военнопленный перед
военным советом, путник перед шайкою разбойников. С первого взгляда заметно, что жертва не имеет ни малейшего доверия к этим враждебным, безжалостным, ненасытным грабителям, которые допрашивают, терзают и обирают его. Он знает, что если у него есть деньги, то он будет
прав, если нет — виноват.
Саше было тогда пятнадцать лет. Через два года он поступил на
правах вольноопределяющегося в
военную службу, а к двадцати годам был уже самостоятельным человеком, прапорщиком пехотного полка…
Какой бы ни был в наше время человек, будь он самый образованный, будь он простой рабочий, будь он философ, ученый, будь он невежда, будь он богач, будь он нищий, будь он духовное лицо какого бы то ни было исповедания, будь он
военный, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые
права на жизнь и блага мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равные. А между тем всякий живет так, как будто не знает этого. Так сильно еще между людьми заблуждение о неравенстве людей.
6-го июня всем начальникам губернии предоставлено
право судить полевым
военным судом поджигателей и раскидывателей угрозливых подметных писем.
С 31-го мая Петербург разделился на три
военных генерал-губернаторства и издано повеление о том, чтобы всех, кто будет взят с поджигательными снарядами и веществами, а равно подстрекателей к беспорядкам судить полевым
военным судом в 24 часа, с предоставлением
военному генерал-губернатору
права конфирмовать и приводить в исполнение приговоры
военного суда.
Все общество, в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и в каждом кружке шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного,
военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории,
права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним главным мотивом, который в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом были Польша и революция — революция польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
— Полноте-ка, Константин Семеныч! Оставьте все это! — с убеждением заговорила она, взяв его руки и ласково глядя в глаза. — Бросьте все эти пустяки!.. Ей-Богу!.. Ну, что вам?!. Давайте-ка лучше вот что: если вам здесь очень уж надоело, укатимте в Славнобубенск, поезжайте в имение, призаймитесь хозяйством, ей-Богу же, так-то лучше будет!.. А то что вдруг — служба, да еще
военная, да еще в Варшаву… Нет,
право, бросьте, голубчик!
Все правительства цивилизованных государств согласились преследовать эту торговлю, и, в силу международной конвенции, Англия, Франция и Северо-Американские штаты обязались высылать крейсера в подозрительные места для поимки негропромышленников. Кроме того, каждое
военное судно держав, подписавших конвенцию, имело полное
право задерживать подобные суда и отводить их в ближайшие порты. С пойманными расправлялись коротко: капитана и помощников вешали, а матросов приговаривали к каторжным работам.
Филетер Иванович был точно тот же, каким мы его всегда привыкли видеть, в своем вечном черном, полузастегнутом сюртуке, в
военной фуражке с кокардой и с толстою папиросой в руке, но он держал больную левую руку за бортом сюртука и немножко волок
правою ногой.
Дочь моя, Елизавета, учредит (верховный) совет и назначит членов его. При вступлении на престол она должна восстановить прежние
права этого совета. В войске она может делать всякие преобразования, какие пожелает. Через каждые три года все присутственные места, как
военные, так и гражданские, должны представлять ей отчеты в своих действиях, а также счеты. Все это рассматривается в совете дворян (Conseil des Nobles), которых назначит дочь моя Елизавета.
Спрашиваю, кто сидит посреди — говорят мне: профессор финансового
права; а вот тот рядом — Иван Ефимович Андреевский, профессор полицейского
права и государственных законов; а вон тот бодрый старичок с
военным видом — Ивановский, у которого тоже приходилось сдавать целых две науки разом: международное
право и конституционное, которое тогда уже называлось"государственное
право европейских держав".
По его специально
военной походке его можно было узнать очень издали: голова прямо, грудь вперед, шаг маршевой, крупный и с наддачею, левая рука пригнута и держит пальцем за пуговицей мундира, а
правая или указывает что-нибудь повелительным жестом, или тихо, мерным движением обозначает такт, соответственно шагу ноги.
Если за кого нужно было идти попросить какое-либо начальство, печерский Кесарь надевал свой
военный сюртук без эполет, брал в руки толстую трость, которую носил на
правах раненого, и шел «хлопотать».
Но Александр Васильевич должен был тяжко отвечать за свою славу. Генерал Веймарн отнял у него команду и отдал его под
военный суд за ослушание. Он имел на то полное
право.
В одном из таких вагонов я наконец только сегодня получил от полковника Люпова последнее удостоверение, что я имею
право состоять
военным корреспондентом при войсках маньчжурской армии.
Герасим Сергеевич, отказавшись от мысли отдать сына в
военное учебное заведение и предоставив
право выбора воспитательного для него учреждения Фанни Михайловне, отнесся безучастно к новому проекту своей матери относительно поступления его в Катковский лицей.
Едва он это выговорил, послышался шорох у входа в ставку, и знакомый нам крошка-генерал, со всею дипломатическою важностью и точностью
военной дисциплины, держа щипком левой руки шляпу, а в
правой большой сверток бумаг, который, подобно свинцу, тянул ее, мерными шагами приблизился к нему, наклонил почтительно голову и, подавая сверток, произнес...
Оказалась настоятельная необходимость выбраться подобру-поздорову из Горок. Топор велел скорее собираться, но чтобы оставить по возможности грозное понятие о своей силе и силе мятежа, и предупредить мысль о погоне, он выстроил всю шайку на площади и громко скомандовав: «На Могилёв ренка
права марш», — торжественно выступил из Горок с
военными трофеями, инвалидным капитаном и инвалидным барабаном.
Военное начальство стало искоренять всякое вольнодумство, представляя одновременно широкий простор
правам молодости, чуть не поощряя всякие буйства, разнузданности, соблазны и скандалы.